АРТ-ПЕРСОНА МЕСЯЦА
Nikolay Polyssky
Николай Полисский родился в 1957 году. Российский современный художник, скульптор, живописец. Окончил факультет керамики Ленинградского высшего художественно- промышленного училища им. В.И. Мухиной (ныне Санкт- Петербургская государственная художественно-промышленная академия имени А.Л. Штиглица).
Николай Полисский — яркий представитель русского лэнд-арта, искусства вне выставочных стен, ведущего диалог с окружающим природным ландшафтом. До 2000 года занимался в основном живописью. В январе 2000 года по его инициативе в деревне Никола-Ленивец Калужской области односельчане Полисского слепили 220 снеговиков. Деревня Никола-Ленивец стала арт-парком современного искусства, где проходит фестиваль «Архстояние».
Николай всегда работает в соавторстве с артелью местных жителей — «Никола-Ленивецкими промыслами». За последние годы его проекты появлялись в Москве, Перми, Петербурге, Люксембурге, Париже, Майами, Барселоне, Японии и Якутии, на множестве музейных выставок и международных фестивалей.
- Вы не очень любите говорить о своем творческом пути до 2000 года и называете себя художником уже XXI века. Но в начале мы все-таки хотели обратиться к раннему периоду вашего творчества, расскажете немного?
- Я не то, чтобы не люблю говорить о раннем творчестве. Просто все это было ДО, это была предварительная жизнь, молодость, немного запутанная дорожка. А потом я вышел на центральную дорогу и понял, что теперь все верно.
Николай Полисский “Большой адронный коллайдер”, 2009
- Расскажите, как начался ваш путь? Кого Вы считаете своими учителями?
- Если вспомнить детство, то у меня было два человека в доме пионеров в Москве. Эти люди очень скромные, просят их не называть, но они показали мне этот мир, мир художников, который меня заворожил. Я из довольно простой советской семьи и про этот мир ничего не знал, а они раскрыли, что на самом деле он свободный, интересный. После кружка в доме пионеров, благодаря которому я и захотел стать художником, была обычная художественная школа. Затем художественный институт. Живопись в советское время была королевой искусств. Тогда мне казалось, что путь развития истории искусства бесконечный и я тоже смогу добавить что-то свое. Но потом я понял, что живописцы сделали все, и нужно подождать. Для нас, для советских мальчиков, в искусстве было много непонятного, мы многого не знали. А когда начали узнавать про современное искусство, то возникла новая тайна - чем, собственно говоря, заниматься? Многие ушли “во вторичность”. Вообще, период, когда ты что-то узнаешь – всегда подражательный, ученический. Во взрослом состоянии как-то обидно этим заниматься. Я продолжал заниматься живописью, это было для меня интересно, меня в целом ценили. Но я никак не мог войти в мир современных художников.
В 1998 году была выставка у Василия Бычкова, где в дальнейшем в ЦДХ проходили ярмарки искусства. Я завесил зал на втором этаже своей огромной живописью. Стоит сказать, что единственное, что меня того времени объединяет со мной сегодняшним – это масштабность и крупноформатность.
Все было достаточно успешно, но я чувствовал, что это все-таки не современное искусство. Потом потихоньку мы начали заниматься акциями и перфомансами. От этого впоследствии пришлось отказаться. Вообще, от многого приходится отказываться, когда ты уже нащупал себя. Художник – это ясная и прямая дорога. Часто яркие и креативные штучки ты просто запрещаешь себе делать, потому что это не твоя дорога. Было много в моей жизни разных модных работ и акций. Я работал уже вместе с Костей Батынковым, Сережей Лобановым, Володей Шинкаревым. С Маратом Гельманом у нас была акция на Красной площади – “Митьковские елочки”. Организовывали выставку “Водка”, где Митьки участвовали группой, и я проектировал митьковский вытрезвитель. Из этого что-то, конечно, могло получиться, но сейчас хочется перекреститься и сказать: “Слава Богу, что судьба меня от этого отвела”.
- Как на Ваше творчество повлияло участие в группе "Митьки"? Осталось ли в Вас и Вашем творчестве что-то от того времени?
- Ну, конечно, это была бесшабашная юность, было достаточно забавно. Во мне открылось креативное мышление, я ловко всё=е придумывал, было в этом творчестве что-то режиссерское. Я с удовольствием работал за широкими спинами митьков, мне это нравилось, я не искал возможности их распихать. Но митьки остались в 80-ых годах.
- Каково было быть художником в 80-90-ые годы прошлого века?
- Это было очень приятно. Внимание, толпы людей, художники были впереди всех, на выставки ходили сотни, тысячи людей. Казалось, что люди были другими, очень яркими, продвинутыми, желающими чего-то нового, нематериального. Тогда в магазинах не было обилия всего того, что мы видели на западе. В 1989 году мы поехали в Европу снимать кино и там познакомились с тем, что такое обилие материального. А у нас этого не было, поэтому нематериальное так ценилось. От этого и появился, допустим, русский рок. Все творчество в тот период расцветало в неком единстве. Это был очень живой процесс, и люди этого хотели. Сейчас немного не так. Пресса тоже всем этим интересовалась. Художники понимали, что у них в руках определенная власть, они могли воздействовать на людей. И пресса была смелой и активной. Обо всем писалось, обо всем читалось. Казалось, что этот мир – бесконечно веселый и захватывающий. Я даже не знаю, почему это так, но это были очень хорошие времена. Я оцениваю, что этот период закончился с приходом кризиса 2008 года.. Художники и прежде всего архитекторы, были богатыми. А с 2008 года все стало хиреть и скучнеть.
Николай Полисский “Снеговики”, 2000
- Далее, на рубеже веков, произошел некий переломный момент. Вы начали заниматься лэнд-артом. Вы видели ли в этом перспективу? В каком состоянии был лэнд-арт в России в то время? Или его не было вообще?
- Тогда я даже не знал, что занимаюсь лэнд-артом. Первый проект – “Снеговики”, на протяжении всего времени создания висел на волоске. Все получилось только благодаря череде случайностей. Когда было слеплено целое поле снеговиков, было совсем непонятно, что с этим делать. Решили хотя бы запротоколировать результат в фотографии, но погода не позволяла сделать красивые снимки. Я остался в Николе-Ленивце в ожидании солнечного дня. Если бы я тогда поленился, всей дальнейшей моей судьбы просто не было бы. Вернувшись, я вообще не понимал, что с этим делать. Но было четкое понимание: что-то делать точно нужно. Как и что – было непонятно. Я напечатал очень небольшие фотографии, и Василий Бычков дал мне овальный зал в ЦДХ, где мы их и повесили. Это был 2000 год и вот тогда это очень прозвучало, это был глоток свежего воздуха, потому что художники в то время занимались совсем другими вещами. Это получился импрессионизм. Казалось бы, что такого? Казалось бы, какие-то снеговики, которых все с детства знают, но тем не менее у всех были раскрыты глаза от удивления. Кто-то говорил, что это моя лебединая песня и что больше ничего сделать нельзя. Но у меня была уверенность, что я откопал какую-то золотую жилу и с этого пути меня было уже не свернуть.
Николай Полисский "Бобур", 2013
- Что Вы можете рассказать о своей артели "Николо-Ленивецкие промыслы". Кто эти люди? В каких вы взаимоотношениях? Вы семья, творческий коллектив или некая школа?
- Это то, чему название еще должно придумываться. Крестьяне крепко стоят не земле, и они никуда за тобой не побегут, если им это не выгодно. Из них нельзя сделать художников в прямом смысле слова. Моей команды, грубо говоря, уже и нет. Кто-то помогает мне, кто-то помогает делать фестиваль. Каждый стремится занять свою нишу, потому что каждый способен делать разные вещи. Когда мне нужно сделать что-то очень важное, например, затащить огромные колонны на 3 этаж ГУМа, я понимаю, что кроме моих ребят с этим не справится больше никто. В них есть заинтересованность. И даже в сложных ситуациях они будут искать возможности для реализации идеи, зная, что это надо. Они не могут просто постоять, а потом взять и уйти куда-то. Часто это героический поступок.
Куда я только с командой не ездил: и в Венецию, и в Люксембург, и в Дюнкерк и много куда еще. И в каждом месте перед нами возникают разные задачи, и мы всегда вместе придумываем как их решить. Например, во Франции в Дюнкерке прикатили 2 трактора, но нанимать специальных водителей было дорого. И оба моих помощника (к слову говоря, выбрал я их случайно в эту поездку) быстро освоили технику, и мы продолжили работу. Они все могут. Мне кажется, если даже их посадить в космическую ракету, они все-равно путем нажатия десятка кнопок нашли бы возможность взлететь и вернуться. Это такие удивительные люди, которые не пропадают в любой ситуации. Это достаточная редкость. Это деревенские ребята, которые не утеряли возможности живой решительности.
Команда быстрого реагирования. Они за все берутся и все доводят до конца. Это не то чтобы художественная школа. Они делают реальные практические вещи и если бы их не было, ничего бы в Николо-Ленивце не было бы.
Николай Полисский «Маяк» в Никола-Ленивце, 2004
Фото: Мария Гильманова
- Как возникла идея организовать фестиваль "Архстояние"? Зачем это было нужно Вам? И было ли это нужно другим?
- Я знал только одно – мне надо было двигать свой проект. Никакого счастья для других я особо не искал. То есть у нас все развивалось так: какие-то проекты мы развивали в Николе, к нам приезжали люди, эксперты, и что бы мы ни делали, о нас очень активно писали. Потом нас начали приглашать на разные фестивали, например, на Арт Клязьму или на фестиваль в Париж. Тогда я понял, что Никола остается брошенной. Люди туда продолжают ехать, а все объекты там живут не больше года. И первый объект, который мы строили “на века” – это Маяк 2004 года. Пора было строить что-то, что работает без меня.
Необходимость фестиваля стала для меня очевидной. Место требовало каких-то сил, которые были бы больше, чем усилия одного художника. Первый фестиваль в 2006 году был чисто архитектурный, от этого и название – “Архстояние”, которое придумал Саша Панов. Это, конечно, был скачок. Энергия умножилась. Но пока это был внутренний фестиваль, народу было много, но чужих не было вообще. Несколько лет это был очень высокоинтеллектуальный клуб, в котором все вопросы решали архитекторы и художники. Потом широкие массы начали завоевывать пространство.
Появился Максим Ноготков, наш спонсор, и пошла уже массовка. Но, безусловно, наш зритель выше обычного потребителя искусства. Есть какой-то костяк, “наш зритель”. Не знаю, насколько мы привлекаем буржуазную публику. Уровень комфорта их безусловно не устраивает, жилье скромненькое. Зато у нас очень много молодежи. Я не знаю, что им надо, но я вижу, что они абсолютно другие и удивительным образом все воспринимают, все впитывают. На контрасте с нашей публикой я увидел москвичей, когда мы с ребятами монтировали выставку в ГУМе. Это совершенно другие люди, нежели у нас в Николе. Они по-другому смотрят и по-другому себя ведут. Это другая публика, которую я побаиваюсь, потому что я совсем не знаю, что им надо. Скорее всего им нужны бутики, где себя можно показать.
Николай Полисский "Блестящая мысль", 2012
- А Вы поэтому уехали из города?
- Ну, наверное. Хотя нет, скорее я убежал по каким-то внутренним убеждениям. Толкаться в Москве, даже с художниками, даже с небольшим количеством художников, которые, грубо говоря, пихаются, неохота. В Москве было легко запутаться. А там я остался совсем один – это чистый лист и чистый эксперимент. Когда ты делаешь выставку в музее или галерее, то это пространство само по себе заставляет относиться к искусству с неким пиететом, на экспозицию смотрят через линзу институции. А когда ты ставишь объекты в чистом поле и на них не написано, что это искусство и что это нужно смотреть, то когда ты видишь: люди идут и смотрят, и думают, и оценивают. Чувство очень приятное.
- Мы нашли информацию, что Вы уже отошли от организации "Архстояние". Так ли это?
- Конечно, меня несколько раз "пихали". То, от чего я убежал, меня там нагнало. Когда я только начинал, в меня никто не верил, хихикали в мою сторону, задавали вопрос: “Ради чего ты всё это делаешь?”. А когда проект стал иметь значение, когда люди начали это видеть, начали об этом говорить, тогда это сразу захотели отнять. Но я понял, что ни в коем случае не нужно заводить этой борьбы. Нужно просто отойти, и твое хорошее к тебе вернется. И, действительно, все мои враги проплыли по Угре куда-то (кхм кхм) … мимо.
Деньги никакой роли не играют. Было несколько раз, когда я думал: “Все, сейчас меня жизнь сметет, придут какие-то иностранные художники и за иностранную валюту будут делать совершенно другие вещи”. “Ну и Бог с ними", – сказал я себе и немножечко отступил. Все места были уже расписаны и мне места в этом ряду не было. А потом все как-то вернулось.
Сейчас я уже власть отдал молодежи, они многое решают. Но я, конечно, принимаю участие в советах как художественный руководитель. Нельзя делать все самому, иначе перестаешь быть художником. Сейчас организацией занимаются мои дети и, должен отметить, они очень уважительно этим занимаются. Как в песне поется: “Старикам везде у нас почет, молодым везде у нас дорога”. Они работают, занимаются колоссальной работой, которой я никогда не мог заниматься. Сейчас все достаточно спокойно, благородно, уважительно, как в хорошей семье. Могло быть совсем по-другому, но есть, как есть. Все сильнейшие миллионеры растворились сами собой. А те, кто сейчас владеет землей – нас не трогают. Начатый мной некий путь для этого места не перепрофилируется, ничего не меняется. Это деревня, в которой деревнеобразующий принцип – это искусство. Единственный в мире арт-колхоз.
Новые арт-объекты фестиваля "Архстояние"
в арт-парке Никола Ленивец, 2021
Вокруг деревни куплена земля, и дорога делит эту территорию на 2 половинки. Ближе к реке – национальный парк, в нем по федеральным законам нельзя ничего строить. А другая половина общих правил. Это все было куплено Максимом Ноготковым, но теперь уже принадлежит другим людям. У меня приятные о нем воспоминания, но, конечно, то, что творили его нанятые директора – это просто конец света. Я понял, что у нас все в России так творится, по этой модели. Все подворовывалось, все деньги превращались в подобие жижи, был какой-то кошмар и было больно на это даже смотреть. Деньги, также, как и по всей России, превращались в хлам.
Жизнь должна быть трудовая и деньги должны быть народными. Люди, которые приезжают к нам, привозят какие-то небольшие деньги за жилье и за билеты. Эти деньги уходят на оплату зарплат местных жителей, которые не уезжают благодаря тому, что это есть. Это абсолютно народная жизнь. Безумных денег н